When she moved into his tiny house in Stroud, and took charge of his four small children, Mother was thirty and still quite handsome. She had not, I suppose, met anyone like him before. This rather priggish young man, with his devout gentility, his airs and manners, his music and ambitions, his charm, bright talk, and undeniable good looks, overwhelmed her as soon as she saw him. So she fell in love with him immediately, and remained in love for ever. And herself being comely, sensitive, and adoring, she attracted my father also. And so he married her. And so later he left her - with his children and some more of her own.
When he'd gone, she brought us to the village and waited. She waited for thirty years. I don't think she ever knew what had made him desert her, though the reasons seemed clear enough. She was too honest, too natural for this frightened man; too remote from his tidy laws. She was, after all, a country girl; disordered, hysterical, loving. She was muddled and mischievous as a chimney-jackdaw, she made her nest of rags and jewels, was happy in the sunlight, squawked loudly at danger, pried and was insatiably curious, forgot when to eat or ate all day, and sang when sunsets were red. She lived by the easy laws of the hedgerow, loved the world, and made no plans, had a quick holy eye for natural wonders and couldn't have kept a neat house for her life. What my father wished for was something quite different, something she could never give him - the protective order of an unimpeachable suburbia, which was what he got in the end.
The three or four years Mother spent with my father she fed on for the rest of her life. Her happiness at that time was something she guarded as though it must ensure his eventual return. She would talk about it almost in awe, not that it had ceased but that it had happened at all. | Когда Мать переехала в его домик в Страуде и стала ухаживать за его четырьмя маленькими детьми, ей было тридцать, и она была еще достаточно привлекательной. Мне кажется, что раньше она никогда не встречала таких людей. Этот весьма педантичный молодой человек, со своими аристократическими замашками, своим видом и манерами, своей музыкой и амбициями, своим обаянием, умением говорить и бесспорно привлекательной наружностью покорил ее с первого взгляда. И она сразу же влюбилась в него и продолжала любить всю жизнь. Будучи и сама женщиной милой, чувствительной и восторженной, она тоже понравилась моему отцу. И он женился на ней – а затем оставил ее, вместе с его детьми и ее собственными.
Когда он ушел, она перебралась вместе с нами в деревню и принялась ждать. Она ждала тридцать лет. Мне кажется, она не понимала, почему он бросил ее, хотя причины были вполне очевидны. Она была слишком искренней, слишком естественной для этого боязливого человека, слишком далекой от его аккуратизма. В конце концов, она была сельской девочкой – неуправляемой, истеричной, любящей. Суматошливая и проказливая, как сорока, она любила тряпки и украшения, она радовалась солнцу, громко визжала при опасности, была любопытной и неутолимо любознательной, начисто забывала про еду – или ела, не переставая, и пела, когда закат был багровым. Она жила так же просто, как растет трава, любила мир, не строила планов, остро чувствовала природу и абсолютно не умела содержать свой дом в чистоте. Что же до моего отца, то он искал нечто совершенно иное, нечто такое, что она была неспособна ему дать: защиту и порядок чистенького пригорода – именно то, что в конце концов он и получил.
Всю свою оставшуюся жизнь Мать жила этими тремя или четырьмя годами, проведенными с моим отцом. Она хранила свое счастье тех лет так, как если бы оно являлось залогом возвращения отца. Она говорила об этом счастье почти с благоговением – и не о том, что оно исчезло, а что оно вообще было возможно.
[quote]
This translation received 2 votes and the following comment:
На мой взгляд, это - лучший вариант перевода
[/quote]
|