When she moved into his tiny house in Stroud, and took charge of his four small children, Mother was thirty and still quite handsome. She had not, I suppose, met anyone like him before. This rather priggish young man, with his devout gentility, his airs and manners, his music and ambitions, his charm, bright talk, and undeniable good looks, overwhelmed her as soon as she saw him. So she fell in love with him immediately, and remained in love for ever. And herself being comely, sensitive, and adoring, she attracted my father also. And so he married her. And so later he left her - with his children and some more of her own.
When he'd gone, she brought us to the village and waited. She waited for thirty years. I don't think she ever knew what had made him desert her, though the reasons seemed clear enough. She was too honest, too natural for this frightened man; too remote from his tidy laws. She was, after all, a country girl; disordered, hysterical, loving. She was muddled and mischievous as a chimney-jackdaw, she made her nest of rags and jewels, was happy in the sunlight, squawked loudly at danger, pried and was insatiably curious, forgot when to eat or ate all day, and sang when sunsets were red. She lived by the easy laws of the hedgerow, loved the world, and made no plans, had a quick holy eye for natural wonders and couldn't have kept a neat house for her life. What my father wished for was something quite different, something she could never give him - the protective order of an unimpeachable suburbia, which was what he got in the end.
The three or four years Mother spent with my father she fed on for the rest of her life. Her happiness at that time was something she guarded as though it must ensure his eventual return. She would talk about it almost in awe, not that it had ceased but that it had happened at all. | В ту пору, когда мать перебралась в его домишко в Страуде и взяла на себя заботу о четверых его малышах, ей было тридцать, и она все еще была хороша собой. Не думаю, что такие, как он, встречались ей прежде. Этот молодой человек, с его подчеркнуто строгими взглядами, благообразной учтивостью, внушительным видом и манерами, с его музыкальностью, честолюбием, обаянием, стройной речью и, бесспорно, приятной внешностью, околдовал ее со дня знакомства. Она полюбила его в один миг и навсегда. Отца же моего увлекли ее миловидность, чувствительность и преклонение перед ним. И он женился на ней – женился, а потом бросил, и она осталась с чужими детьми в придачу к нескольким своим.
После его ухода мать увезла нас в деревню и начала ждать. Она ждала тридцать лет. Едва ли она понимала, почему он оставил ее, хотя причины вполне ясны. Она была слишком честной и непринужденной для этого напуганного человека, слишком чуждой его приглаженной правильности. Что ни говори, она была сельской девушкой – непоследовательной, взбалмошной, любящей. Суетливая и озорная, будто галка, она вила свое гнездышко из тряпья и самоцветов, радовалась восходящему солнцу, заходилась громким криком, почуяв опасность, с неутолимым любопытством совала всюду свой нос, то жевала весь день напролет, то вовсе забывала поесть, и пела в багряных лучах заката. Она жила по простым законам перелесков, любила мир вокруг, не загадывала наперед, зорким неиспорченным взглядом подмечала чудеса природы и не смогла бы посвятить жизнь домашнему уюту. Однако мой отец искал нечто иное, чего она не в силах была ему дать, – надежную упорядоченность образцового местечкового быта, которую он со временем и обрел.
Три-четыре года рядом с ним стали для матери самыми памятными на весь остаток жизни. Она так лелеяла воспоминания о тогдашнем счастье, словно оно было залогом того, что рано или поздно отец вернется. О тех временах она говорила чуть ли не со священным трепетом: пусть они уже в прошлом, но, главное, они были.
[quote]
This translation received 4 votes and the following comment:
I like your style!
[/quote]
|