... Издали, в лесном коридоре, оно показалось веселое и нарядное, сияющее необыкновенно чистой и ровной желтизной. Я подошел поближе: это было заброшенное поле, давно не паханное и не сеянное, и теперь густо заросшее какими-то невысокими растениями-кустиками. От них вдруг дохнуло приятным горьковато-цветочным ароматом. «Да это сурепка, — вспомнил я когда-то читанный ботанический атлас, — что-то вроде сорняка...».
Свежий ветер пробежал над живым ковром, все поле заиграло и запереливалось золотистыми волнами, которые докатывались до затененной солнцем стены леса, образуя удивительный контраст темно-зеленого и ярко-желтого. «Будто драгоценная чаша в малахитовой оправе» — мелькнуло сравнение.
Высоко в знойном июньском небе парил коршун. Жара предвещала грозу. Над западной частью горизонта уже темнела громадная туча, набухая дождем. И только в зените неровные, быстро смещающиеся края облаков ослепительно сверкали расплавленным серебром, источая нестерпимый свет. Ветер усиливался, все соцветия сурепки быстро раскачивались, будто исполняя какой-то экзотический танец.
Звенело, страстно и не переставая, множество невидимых глазу жаворонков. Будто перед грозой пели и цветы, и лес, и это далекое от человеческих селений поле. Но вот теплые серые комочки упали откуда-то с неба и зависли над кустиками золотистой сурепки. Некоторые жаворонки вились над самым полем, перепархивая от цветка к цветку и наполняя окраину неумолчным пилением. Другие, часто трепеща крылышками, поднимались вертикально и зависали метрах в четырех-пяти над землей и также громко славили жизнь.
Предгрозовые облака громоздились по всему небу, кое-где иссиня-розоватые, будто раскаленные изнутри, и я увидел, что над лесом осталось лишь небольшое голубоватое окно, из которого прямым широким водопадом прорывались к земле лучи, заливая теплым мягким светом все летнее благоухающее цветение. А в напряженном, наполненном электричеством воздухе беззвучно бушевала метель из летящего вокруг осинового пуха. Но вот где-то оглушительно ударил гром, и первые крупные капли дождя шумно хлестанули по золоту цветов сурепки. В тот миг, когда пришел ливень, вдруг показалось, что вся живая природа свободно и облегченно вздохнула, что все деревья, растения, птицы и звери обрадовались сверкающему, всполошному, сотканному из толстых водяных струй, дождю.
До нитки промокший, один среди затуманенного и вдруг притихшего, словно бы придавленного стихией поля, я также молча наслаждался упоительным счастьем человека, которому один, от силы два раза в году дано увидеть и ощутить прекрасное смятение в природе. | ... From afar, in a wooded passage, it seemed gay and ornate, shining with an uncommonly clean and even yellowness. I walked up closer: it was an abandoned field, long since un-plowed and un-planted, now thick with overgrowth of little plants and bushes. They suddenly gave off a pleasant bitterish, flower-like aroma. "Yeah, it's rocketcress, — I remembered the botanical atlas I'd read sometime, — something like a weed ... ". A fresh breeze ran over the living carpet; golden waves spilled over and played on the whole field; they rolled all the way to the sun-shaded forest wall, forming an amazing contrast of dark green and bright yellow. "It's like a golden cup in a malachite setting" - the comparison flashed in my mind. High in the scorching June sky a vulture soared. The heat promised a storm. Over the western part of the horizon a colossal storm cloud was already darkening, swelling with rain. And only at the zenith uneven, quickly changing edges of clouds dazzled blindingly with molten silver, giving off an unbearable light. The wind picked up and all the rocketcress florets quickly shook, as if doing some exotic dance. A large number of unseen larks' eager, constant call was heard. It was as if the flowers, and the wood, and this field, far away from human habitation, were all singing to the thunder storm. Suddenly warm gray lumps fell from somewhere in the sky and hung over the golden rocketcress bushes. A few of the larks were hovering about the field itself, flitting from flower to flower, filling the outskirts with an incessant buzzing. Others, wings quickly quivering, flew up vertically and hovered four or five meters in the air, loudly extolling life as well. The pre-storm clouds obscured the entire sky, blue-pink in some places as if sizzling hot inside, and I saw that only a small sky-blue window was left over the wood, out of which rays fell in a straight wide waterfall, showering the sweet-smelling summer blossoms with a soft warm light. A snowstorm silently raged of aspen fluff flying around in the high-pressure, electricity-filled air. And somewhere thunder struck deafeningly, and the first fat raindrops noisily thrashed the golden rocketcress flowers. At that moment, when the downpour began, suddenly it seemed that all living nature freely breathed a sigh of relief, that all the trees, plants, birds and beasts rejoiced in the sparkling, excited rain, interwoven with thick strings of water. Soaked to the bone, alone in the field which had gone foggy and suddenly quiet, just as if it had been squished by the elements, I, just as quietly, reveled in the intoxicating happiness of someone who once, maybe twice a year gets to see and feel the incredibly beautiful agitation of nature. |